Интервью с основателями Чилийского Гештальт Института об уникальном подходе к здоровью и болезням. Разработанная Адрианой Шнак техника диалога с пораженным болезнью органом позволяет пациенту интегрировать отвергаемые им характеристики личности, принимать и переживать более здоровые и менее невротические решения.
Мира Конина: Здравствуйте, Марина и Антонио! Я очень рада возможности познакомиться с вами поближе и узнать больше о вашем гештальт-институте в Чили. Пожалуйста, расскажите, как все начиналось.
Марина Шнак: Здравствуйте, Мира! Наш институт получил признание и мировую известность благодаря работам моей мамы, Адрианы Шнак. Она изучала психиатрию и была одной из первых женщин-врачей в Чили, много лет преподавала в Чилийском университете и с самого начала была заинтересована в том, чтобы взглянуть на психотерапию с более феноменологической точки зрения, отличной от психоаналитической, преобладавшей в то время.
Поэтому, когда она познакомилась с гештальт-подходом, он показался ей очень интересным. Она стала изучать и применять его вместе с коллегами-психиатрами, среди которых были Клаудио Наранхо и Франциско Унэус. Им были доступны видеоматериалы Перлза, а затем, благодаря приезду в Чили Барри Стивенса и Стива Андреаса (урожд. Джон О. Стивенс, основатель издательства Real People Press, 1967 г. - прим. редактора), - и другие книги по гештальту. Таким образом, чилийский гештальт основывается на работах Перлза и также имеет особенности, которые отличают его как в способе использования техник, так и в важности феноменологического подхода терапевта.
Мира: В чем заключаются эти особенности?
Антонио Мартинес: Одна из особенностей чилийского гештальта - в том, что терапевт может выступать в качестве вспомогательного Я при использовании техники "горячего стула" и вмешиваться в диалог, точно повторяя за собеседником то, что тот говорит. Адриана Шнак изучала медицину, была увлечена анатомией и физиологией человека и много работала с людьми, имеющими различные заболевания. Она заметила, что во многих случаях люди, у которых болен какой-то орган, не принимают или борются с определенными анатомическими и физиологическими особенностями этого органа. Тогда она начала создавать свою теорию гештальт-подхода к болезни и совершенствовать технику диалога с органами.
Марина Варас Шнак (старшая дочь Адрианы) работала с Адрианой с юных лет, наблюдала и помогала выявлять "шаги" техники, а также составлять первые карточки с описанием “личностных характеристик” каждого из органов тела. Они опубликованы (на испанском языке - прим. редактора) в одной из книг Адрианы: “Болезнь, симптом и характер”.
Марина: С 70-х годов Адриана (моя мама) стала известна, главным образом, благодаря тому, что привезла гештальт в Аргентину, а затем в Бразилию, Перу и Испанию, где были созданы основные гештальт-центры, и многие психологи и врачи обучались гештальту у нее. Позже (в 90-е годы) она начала заниматься популяризацией гештальт-подхода в работе с болезнью, разработкой и преподаванием техники диалога с органами.
Мира: Другие психотерапевтические подходы, например, психоанализ, также работают с психосоматическими проявлениями и заболеваниями. В чем уникальность вашего метода и чем он отличается от других психосоматических методов?
Антонио: Да, существует множество других подходов, работающих с болезнями. Если говорить о наиболее значимых отличиях, то, во-первых, подход Адрианы скорее холистический, чем психосоматический. Психосоматика придерживается картезианской парадигмы, то есть сохраняет разделение тела и разума, а холистический подход - это видение человека как одного сложного и единого целого. Психосоматике свойственен каузальный (причинный) взгляд на болезни: “причиной” (или “виной”) болезней являются наши психологические аспекты. Это приводит нас к упрощению, когда мы можем подумать, что “я сам заболел, потому что был невротиком”. Это было бы ошибочным пониманием болезни и не способствовало бы процессу интеграции или исцеления. Холистический подход, не имея каузальной концепции, открывает доступ к пониманию элементов личности, которые мы можем интегрировать из наших больных органов, не поощряя и не способствуя при этом такому обвинительному видению наших болезней.
Вторым отличительным элементом является феноменологический подход, который характерен для гештальта. Когда нужно понять или обнаружить те аспекты, которые человек отвергает в своем больном органе, не терапевт и не теория указывают или определяют, какие именно отрицаемые или отвергаемые аспекты должны быть приняты во внимание. С точки зрения феноменологического подхода, именно сам человек при содействии терапевта обнаруживает, какую характеристику или качество он отрицает. Иными словами, человек сам направляет терапевта, чтобы показать, какие именно элементы отрицаются.
Это сильно отличается от подходов, в которых, например, заранее определено, что если у человека болит такой-то орган (например, желудок), то он не принимает такой-то аспект себя (например, "проглатывает свой гнев"). Эти подходы заходят так далеко, что создают настоящие универсальные словари болезней для всех людей, у которых болен тот или иной орган. В отличие от таких подходов, идея Адрианы Шнак, основанная на феноменологии, заключается в том, чтобы человек сам обнаружил и показал, каковы характеристики органа, с которыми он борется или которые он в какой-то мере не принимает.
В-третьих, нам представляется важным отметить, что техника диалога с органами является эмпирической техникой (как и большинство техник гештальта). Это важно, потому что она не только позволяет интеллектуально "распознать" те характеристики, которые мы отрицаем у своего больного органа. Но также, осуществляя психодраматический диалог с органом, пациент позволяет себе ощутить и пережить то "положительное" и “хорошее", что есть в том, чтобы быть именно таким, именно с теми характеристиками, которые, как личность, он отвергает. Эта возможность ощутить и пережить положительность такого способа существования в себе гораздо мощнее рационального понимания, и именно она может привести к изменениям в человеке. Наиболее глубокие клинические изменения происходят из переживания и проживания.
И, наконец, последнее - это то, насколько быстро вы можете получить доступ к структуре личности пациента и как быстро вы можете добраться до его полярностей. Этот метод позволяет обратиться к самой глубинной части личности и принимать и переживать более здоровые и менее невротические решения.
Мира: Правильно ли я понимаю, что техника работы с болезнью основана на “выслушивании” послания того или иного органа, и что улучшение самочувствия пациента - это побочный эффект, а не главная цель?
Марина: Верно. Гипотеза данного подхода заключается в том, что отвергаемые аспекты личности человека могут являться благодатным полем для возникновения заболеваний в органе, который по своим анатомо-физиологическим свойствам включает в себя такие характеристики. Основная задача подхода и методики - распознать, что это будут за характеристики, и попытаться дать человеку возможность принять их и интегрировать. Действительно, и такое иногда случается, когда эти первоначально отвергнутые аспекты интегрируются и принимаются, может наступить улучшение симптомов и болезни. Таким образом, несмотря на то, что работа ведется на уровне личности, иногда ее результатом может быть улучшение симптоматики или даже исцеление (подчеркнем, что "иногда").
Мира: При работе с какими симптомами или заболеваниями вы наблюдали наибольшую эффективность вашего подхода? Можете ли вы поделиться с нами примерами из вашей клинической практики?
Антонио: Мы расскажем о двух работах с двумя разными людьми, страдающими мигренью. В первом случае работа оказалась эффективной, а в другом не сработала вообще. В обоих случаях диалог с органом велся по методикам и модели Адрианы Шнак.
Первый случай произошел в рамках психотерапевтической группы по гештальт-терапии. На очередной встрече одна из участниц группы сообщила, что вынуждена уйти домой, так как у нее очень сильный приступ головной боли. Она мучилась головными болями несколько раз в неделю, причем иногда они были настолько сильные, что ей приходилось принимать морфий (по назначению врача). Так было и в тот день, и ей пришлось пойти домой и принять морфий.
На следующей сессии мы предложили ей провести диалог с органом (мозгом): она поочередно выступала в роли мозга и в роли себя, а терапевт поочередно выступал в роли “вспомогательного Я" для мозга и для нее. В диалоге было видно, как женщина поначалу "требовала" от мозга "контроля" и "руководства" над теми решениями, которые ей приходилось принимать. А мозг (первоначально представленный терапевтом) смог показать ей, что в рамках своих функций и анатомии он ничем не "руководит", а его функция - “координировать”. Пациентке удалось ощутить разницу между координацией (свойственной мозгу) и “руководством" - чего она и требовала от мозга. После диалога психотерапевт спросил пациентку, "руководит" ли она или "координирует" в своей обыденной жизни, и она была потрясена, заметив, что почти во всех сферах своей жизни она склонна руководить всем и всеми, и даже на работе она руководит своим начальником. На этом сессия закончилась.
На следующей групповой встрече она рассказала (к всеобщему удивлению), что с тех пор, как она провела диалог (2 недели назад), у нее ни разу не болела голова, что было необычно. Она также рассказала, что после диалога она стала внимательно следить за тем, управляет ли она миром или координирует свои действия с людьми и жизнью, и ей удалось больше координировать, чем управлять. Это было неожиданностью для семьи и для других людей, и это заметно улучшило качество ее жизни - не только потому, что у нее не было головной боли в течение этого времени, но и потому, что она чувствовала себя намного лучше в своих отношениях с окружающими людьми.
Завершение или кульминация этой работы наступила в тот день, когда через несколько месяцев мы закрыли терапевтическую группу (которая длилась год). В день закрытия одна из участниц группы поинтересовалась у участницы, которая работала с мозгом, не было ли у нее снова головных болей в течение всех этих месяцев, и ответ был очень интересным. Она объяснила, что время от времени снова чувствует головные боли, и когда это происходит, она сразу же обращает внимание на то, что она делает: "руководит", а не координирует какую-то ситуацию в своей жизни в данный момент. И как только она перестает руководить и переходит в состояние координирования, головная боль сразу же проходит. Таким образом, головная боль перестала быть "вражеским" симптомом, от которого нужно избавиться, а стала "союзническим" симптомом, который предупреждает о том, что человек пытается руководить, а не координировать.
Мира: Как интересно! А второй случай?
Марина: Второй случай произошел в контексте индивидуальной терапии и не был успешным. Речь идет о женщине, которая работала в сфере здравоохранения и страдала от постоянных мигреней. У нее не было партнера, она содержала свою мать и 20-летнюю дочь (обе материально зависели от нее).
Мы провели диалог с ее мозгом, следуя методике Адрианы Шнак (как и в предыдущем случае). В данном случае проявившаяся отвергаемая характеристика была связана с уязвимостью и силой: мозг очень уязвим и поэтому хорошо защищен черепом и гематоэнцефалическим барьером. Но пациентка не могла принять уязвимость и мягкость в себе, поскольку в своей жизни она не чувствовала себя защищенной, а наоборот, считала, что должна быть как череп, сильной и защищающей, что она должна заботиться и защищать свою дочь и мать, которые взяли на себя (для нее) роль уязвимых. Она представляла, что может быть уязвимой или позволить себе быть "мягкой", только если у нее есть партнер, который ее защищает (как если бы он был черепом). И тогда без партнера она не могла ощущать свои мягкие и уязвимые аспекты, или даже представить себе это.
Мира: Как вы думаете, почему в одном случае работа была эффективной, а в другом - нет?
Антонио: Во втором примере работа была неэффективной, поскольку не была достигнута основная цель подхода - интегрировать и принять отрицаемые или отвергаемые аспекты. Эффективность работы зависит не только от возможности распознать отрицаемые характеристики (свойственные здоровому органу), но, главное, интегрировать и принять их.
Мира: Проводились ли какие-то научные исследования этого метода работы?
Антонио: В центре гештальт-психотерапии в Сантьяго (Чили) мы проводим эмпирические исследования в области гештальт-психотерапии с 2013 года, а в 2019 году мы организовали в Сантьяго "IV Международный конгресс исследований в области гештальт-психотерапии".
Одним из основных направлений стало исследование гипотезы и эффективности гештальт-подхода к болезням. Поскольку основная цель этого метода - интеграция отрицаемых характеристик, то нам был необходим инструмент, позволяющий проверить эту возможную интеграцию. Проверить, есть ли симптоматическое улучшение, можно по результатам медицинского обследования или по рассказам самого пациента. Но эти переменные или данные о заболевании или симптоматике не дадут нам данных о главной цели методики.
Поэтому в первую очередь необходимо было создать инструмент для распознавания полярностей человека и степени их интеграции. В 2018 году нам удалось разработать такой инструмент, мы создали квазиэкспериментальный проект исследования с интервенционным режимом в среднем 12 сессий, и в настоящее время студенты, прошедшие обучение, проводят эмпирическое исследование этого подхода.
На нашем сайте опубликованы две статьи, представляющие собой результаты двух исследований (ссылки на упомянутые статьи указаны в конце интервью - прим. редактора). Одно из них направлено на подтверждение гипотезы подхода, согласно которой у людей, страдающих каким-либо заболеванием одного и того же органа, должна наблюдаться тенденция к отказу от некоторых анатомических характеристик этого органа. В этом исследовании участвуют 4 женщины с заболеваниями матки. Было обнаружено, что эти 4 женщины действительно могли распознавать те особенности матки, которые они у себя не очень хорошо принимали.
Другое опубликованное исследование направленно на доказательство эффективности техники диалога с органом. В этом исследовании мы работали с процессом, состоящим из 12 сеансов гештальт-психотерапии, и сосредоточились на диалоге с болезнью. В этом исследовании мы работали с женщиной с камнями в почках. В статье показано, насколько эффективной была работа по интеграции отвергаемых аспектов и как это привело к изменениям в жизни человека, который проходил терапию. Также показано улучшение ситуации с камнями в почках, которые были у пациентки. Мы продолжаем проводить исследования и будем публиковать их на нашем сайте.
Мира: Как долго должна длиться терапия, чтобы симптомы пациента улучшились?
Антонио: В каждом случае по-разному. В тех примерах, которые мы приводили раньше, первый человек, страдавший мигренями, смог избавиться от них всего за одну сессию. Так действительно бывает, мы знаем многих людей, у которых были улучшения или которые купировали болезнь за одну сессию. Но чаще всего требуется больше сеансов для работы по интеграции и принятию отрицаемых характеристик, поскольку это отрицание происходило в человеке годами.
Марина: Это каверзный вопрос, поскольку необходимо помнить, что целью подхода является интеграция и принятие личностных характеристик, а не обязательно исцеление. Часто бывает так, что у многих людей улучшения происходят на уровне их "бытия" - за счет принятия этого отвергаемого способа существования. То есть улучшается качество жизни, но не симптоматические улучшения болезни.
Мира: Можете привести пример?
Марина: У Адрианы был пациент - успешный бизнесмен с раком легких, который посещал одну из ее групп на острове Чилоэ. На очередной встрече группы состоялся его диалог со своими легкими. Через несколько месяцев этот бизнесмен рассказал, что диалог с легкими сыграл важную роль в его жизни: будучи предпринимателем, он все контролировал и всем руководил, в том числе и в личной жизни, поэтому его очень впечатлило, что есть часть его самого (легкие), которая пассивна, и что для выполнения такой важной и жизненно необходимой работы, как дыхание, она (эта часть) полагается на других и позволяет себе действовать пассивно и гибко. Он рассказал группе, как это радикально изменило его жизнь, и особенно его отношениях с близкими. Он мог теперь позволить себе быть похожим на легкие в отношениях с другими: быть более мягким и пассивным. Его рак со временем прогрессировал, и у него появились метастазы в печени, однако целью его посещения группы Адрианы было не излечение от рака. Он знал, что умрет.
Это тот случай, когда диалог с органом был успешным (всего за одну сессию) в той области, в которой лежит цель данного подхода: в способе существования человека. Но при этом он не привел к улучшению ни болезни, ни симптомов. Через несколько месяцев мы узнали, что этот человек умер, но его дети были очень благодарны за то, что за последние месяцы его жизни они смогли пообщаться с отцом, который очень сильно отличался от того, который был у них в детстве и почти всю жизнь. Им удалось пообщаться с отцом, который научился выстраивать отношения исходя из пассивности и позволить себе быть любимым.
Мира: Звучит очень воодушевляюще! А как терапевту обнаружить эти отвергаемые аспекты личности в диалоге с органом?
Антонио: Чтобы вести эти диалоги, терапевт должен хорошо знать анатомию (форму) и физиологию (функцию) органа, с которым предстоит работать. При этом не обязательно обладать узкоспециализированными знаниями на уровне врача или специалиста, но важно, чтобы знание анатомии было не заученным, а основанным на опыте, на проживании. Чтобы терапевт научился "быть" органом, а не просто запомнил его характеристики.
Психологам порой трудно дается эта техника, потому что они чувствуют себя неуверенно в анатомии, а врачам - потому что не всегда получается выйти из области интеллектуального и позволить себе "быть" органом. Именно поэтому важной частью обучения в рамках данного подхода является преподавание анатомии и физиологии в модальности, которую мы называем «проживаемой» анатомией. Когда анатомия изучается на основе опыта "бытия" органом. Это очень интересный способ обучения.
Мира: Марина, расскажите, пожалуйста, что-нибудь о вашей маме, Адриане Шнак. Я уверена, что никто не знает ее лучше, чем вы. Какая она, как возник ее интерес к работе с телом, как появился метод, чем она занимается сейчас?
Марина: Моя мама всегда увлекалась анатомией и физиологией. Я думаю, что ее преподаватель анатомии и физиологии в университете сыграл очень важную роль. Она не только запоминала, но и могла "визуализировать" каждый орган по форме и функциям, а также "визуализировать", как органы работают, гармонично и мудро. Ее всегда восхищала мудрость человеческого тела.
Мира: Она никогда не хотела стать медиком?
Марина: На определенном этапе своей карьеры она подумывала о хирургии, но в конце концов идея работы с детьми стала для нее более важной. Сначала она хотела стать детским психиатром, а со временем у нее появился интерес к терапевтической работе со страданиями взрослых. И она увлеклась психотерапией. Ее увлечение психиатрией всегда сопровождалось любовью к хорошо продуманному, мудрому организму, анатомия и физиология всегда сопровождали маму, поэтому ей было легко объединить психологическое и органическое в едином подходе.
Она была новатором, с 1960 по 1973 гг. заведовала отделением в психиатрической клинике Чилийского университета, где лежали пациенты-психотики. Не желая подвергать их электрошоку, что было обычным делом в то время, она забирала своих пациентов домой. Мы все жили с ними. Так было всегда, в нашем доме всегда был кто-то особенный, кто был частью семьи. Когда мне было 14 лет, я целый год жила в одной спальне с девушкой, которую мама забрала из психиатрической клиники, и мы стали очень близкими друзьями. С нами происходило много необычных историй. Например, однажды нас арестовали за то, что мы были голыми на улице, потому что эта девушка говорила, что "человек чист, он свободен" и что мы не должны носить одежду на улице. Я просила ее не раздеваться в центре Сантьяго, но она все равно это сделала. Когда приехала полиция, я была вынуждена тоже раздеться, чтобы нас забрали вместе, потому что я знала, какая она хрупкая, и не могла оставить ее одну в тот момент.
Когда моя мама начала работать в гештальт-подходе и стала вести диалоги с органами, она заметила, как мало люди знают о своем теле. И, конечно, она не могла вести диалог с органом, который не соответствовал реальной анатомии и его физиологическому функционированию. Поэтому она стала представлять орган в роли "вспомогательного Я" с соответствующей ему анатомией и функционированием.
И тут произошло неожиданное: когда она показывала человеку реальные и здоровые характеристики органа, она стала обнаруживать, что во многих случаях люди отвергают или не признают в качестве своих некоторые из этих характеристик. Например, люди, перенесшие инфаркт, которые не смогли установить баланс между работой и отдыхом, между тем, что они получают, и тем, что они отдают. Или люди с мышечными болями, которые не приемлют зависимости или которым очень трудно работать в команде.
В этот момент феноменологическая и экзистенциальная база, приобретенная моей мамой в процессе обучения на психиатра, стала основополагающей. Это позволило ей понять, что не она как "эксперт-психиатр" будет диктовать, какая отрицаемая характеристика есть у каждого человека, а, напротив, она будет способствовать тому, чтобы человек сам нашел у себя, что это за отрицаемая характеристика. И более того, чтобы это произошло из опыта, а не из когнитивной рефлексии.
Мне, как дочери, было интересно видеть, как постепенно формируется это видение и эта техника, и наблюдать красоту диалога с органами на ее группах. Я помню, как после каждого диалога участники группы были очарованы мудростью органа, с которым человек "разговаривал". Меня всегда впечатляло, как любовь Адрианы к анатомии и физиологии передавалась тем, кто имел возможность наблюдать за ее работой.
Мира: А когда ваша мама начала обучать своему подходу?
Марина: В 90-е годы моя мама начала организовывать группы по обучению, и на них приезжали люди из многих стран: Чили, Аргентины, Перу, Бразилии, Венесуэлы, Испании... Кстати, среди них был и Антонио (Антонио Мартинес, директор Чилийского Гештальт Института - прим. редактора). И вот уже более 30 лет мы с Антонио являемся супругами. Так что, как видите, тема подхода к болезням очень важна в моей жизни и в нашей жизни. Она позволила нам познакомиться, полюбить друг друга и создать ту прекрасную семью, которая у нас есть.
Мира: Марина, а когда вы сами впервые захотели обучиться методу вашей мамы, Адрианы Шнак?
Марина: Мне было 20 лет, когда однажды мама сказала мне: "Пожалуйста, поработай с моим сердцем. У меня болит в груди”. Я испугалась, хотела отвести ее к врачу, но она настаивала: "Я не пойду, ты просто помоги мне начать говорить, и когда я буду вести диалог от имени своего сердца, дай мне немного времени, особенно если увидишь, что я очень побледнела". Мне было очень страшно, но я сделала так, как она сказала. Когда она обращалась к своему сердцу, и сердце отвечало, я лишь говорила ей пересесть, и она слушалась. В конце она плакала и очень благодарила меня. Я не знаю, как она это сделала, но очевидно, что она сделала это сама, и это было настолько тонко, что заставило меня поверить, что так может сделать каждый и что это просто. С тех пор я тоже захотела научиться.
Мира: Чем сейчас занимается ваша мама?
Марина: Сейчас моей маме 96 лет, она уже много лет не работает. До 85 лет она занималась группами и терапией. У мамы с раннего возраста была наследственная глаукома, окулист не мог понять, как она вообще может видеть, пока, наконец, в 88 лет за несколько месяцев она не потеряла зрение. Сейчас она полностью слепа. Она живет вместе с нами в нашем доме, слушает аудиокниги, вяжет из шерсти пледы для своих внуков и правнуков и сопровождает нас в нашей повседневной жизни.
Мира: Знаете ли вы, сколько специалистов прошли обучение этому методу?
Антонио: Трудно подсчитать, но в те годы, когда у Адрианы был центр на юге Чили, она проводила не менее 1-2 обучающих групп в год, и это продолжалось с 1990 по 2015 год. Впоследствии, в гештальт институте в Сантьяго с 1995 года и по сей день, многие терапевты прошли обучение гештальту, некоторые из них специализировались на данном подходе.
Можно назвать психологов и врачей, которые учились у Адрианы и теперь преподают этот подход в своих странах. В Аргентине - Нора Гинсбург и Карлос Гатти, в Италии - Элизабетта Мурака, в Мексике - Мириам Муньос, Лупита и Эктор Моралес, в Испании - Хосе Луис Санмартин, в Чили - несколько преподавателей, близких к нашему центру.
В любом случае, освоение этого подхода всегда было сопряжено с большими финансовыми и временными затратами, так как это предполагало поездку в Чили. Именно поэтому мы разработали программу онлайн-обучения, и теперь есть возможность обучаться этому подходу из любой страны мира, не выезжая за ее пределы. С 2021 года у нас учились студенты из Чили, Аргентины, Уругвая, Перу, Мексики, Колумбии, Венесуэлы, Португалии и Испании. Многие из них поддерживают с нами связь и рассказывают о своей работе и достижениях. Надеемся в скором времени сделать программу обучения для русскоговорящих специалистов.
Мира: Что необходимо для обучения вашему методу? Легко ли его освоить и использовать на практике?
Антонио: Необходимо владеть базовыми знаниями о психологии и, желательно, гештальте. Наши студенты изучают анатомию и физиологию, осваивают наиболее важные понятия, лежащие в основе гештальт-подхода, наблюдают за демонстрационными сессиями и практикуют самостоятельно под супервизией более опытных коллег. Обучение этому подходу длится 9 месяцев, после чего выдается сертификат.
Мира: Марина, Антонио, что бы вы хотели пожелать терапевтам, начинающим обучение по вашему методу?
Антонио: Есть несколько очень важных для нас вещей, которые мы хотим, чтобы приобрели все наши студенты. Мы хотим, чтобы у них был баланс между клиническими навыками (техниками, связками) и пониманием того, что они делают и для чего они применяют техники в каждый конкретный момент времени. Чтобы они освоили феноменологический подход, который должен лежать в основе любой гештальт-интервенции.
Марина: Они должны понимать, что болезнь, боль (и смерть) - это неотъемлемая часть жизни, что речь идет не об "устранении" болезни или боли, а о том, чтобы жить более целостно и полно. А значит, более свободно и ответственно. Пусть они сами обучают, и таким образом мы сможем продолжать популяризировать здоровье и постепенно становиться более целостными людьми с более глубоким пониманием своего окружения и своего организма.
Ссылки на исследования, упомянутые в интервью (на испанском языке):
